1. Почему для названия книги ты выбрал_а заглавие одного из рассказов? И почему именно этого рассказа?

С последними автобусами у меня очень напряженные отношения. Когда я учил\ась в университете, на первых курсах я очень хотел\а путешествовать, но денег на это не было, поэтому если я куда-то и выезжал\а – я летел\а через Вильнюс, всем знакомый путь. Главной проблемой с вылетом из Вильнюса всегда был поиск транспорта. В 2010-ых, когда ездил\а я, маршрутки до аэропорта были не так популярны, и чаще всего приходилось ехать на поезде, а потом садиться на городской транспорт.

В итоге, сначала нужно было успеть на маршрутку, потом – на автобус в городе, потом – на самолет, а выйдя из самолета снова нужно было успеть на последний автобус, который бы отвез тебя в незнакомый город. При этом всем у меня не было мобильного интернета и денег. Вся эта логистика для меня сопровождалась просто удушающей тревогой: что будет, если я опоздаю? А как добраться до места, если я потеряюсь?

В результате, теперь если последний автобус уходит куда-то в восемь, я буду сидеть на остановке в 18.30, поджидая его.

Для меня заглавный рассказ именно об этой тревоге. О том, насколько ломким оказывается безопасное пространство, когда хотя бы одна его составляющая ломается. И о том, какие дистанции мы готовы пройти, чтобы не сталкиваться с насилием.

2. Расскажи, как писался и собирался сборник. Ставил_а ли ты перед собой какую-то цель, в том числе композиционную. Лично мне кажется интересным, почему первым ты разместил_а рассказ "Живи, Симона", а последним - "Привет, осень". Это как путь от начала к концу, а от конца - снова к началу.

Думаю, стоит сразу признаться, что этот сборник писался «сквозь» года. Я начал\а писать некоторые из рассказов в 2016, когда понял\а, что останусь жить в Швеции. Для меня переезд был большим стрессом. Я люблю Беларусь, я считаю Минск своим домом, но в какой-то момент сепарация стала необходимой, чтобы продолжать двигаться дальше. В итоге, тексты стали способом преодолевать боль от этого расставания и одиночества. Мне вообще кажется, что мой писательский голос возникает из места боли и почти никогда – из места удовольствия.

Я задумывал\а этот сборник как собрание историй про одно место в одно лето. В первом рассказе Симона приезжает в поселок, когда лето только начинается, и последний рассказ «закрывает» лето.

Во время работы я думал\а об очень конкретном месте в Беларуси, в которое уже было никак не вернуться, потому что оно перестало существовать. И написание текста стало попыткой восстановить эту локацию, теперь уже на Севере. В какой-то момент я даже выбрал\а место на карте и решил\а, что этот сборник будет про Вестерос (это город, по шведским понятиям, в центральной Швеции).

Потом я съездил\а в Вестерос, разочаровал\ась в увиденном – это урок о том, что не стоит проверять фантазии реальностью. Заодно вышла Игра Престолов, использующая то же название, поэтому от Вестероса я отказал\ась.

А потом я уехала на дальний Север, и «все осветилось».

Как тебе кажется, насколько тебе удалось восстановить ту свою локацию?

Скорее, не совсем удалось. Думаю, в итоге из этого получился больше терапевтический процесс, где я смогл\а прожить и принять то, что в это место уже нельзя будет вернуться и физически его нельзя будет восстановить. Вместе с тем, в тексте я старал\ась поделиться своим ощущением комфорта и безопасности, которые для меня были связаны с этой локацией.

3. В аннотации говорится, что это сборник рассказов о холодном обаянии Севера. И, мне кажется, это очень точно. Начну с прилагательного "холодный". Твои геро_ини - немногословные во вне, но постоянно говорящие в себе. Как ты думаешь, такая холодность и привычка держать все в себе свойственна только жителям и жительницам Севера, или белару_ски на них похожи?

Для меня, конечно, эта молчаливость – общее звено. Я воспринимаю беларускую культуру отношений как культуру недоговоренностей. О многих чувствах говорить не принято, другие чувства табуированы – получается, что в мир вынести можно не так много. Романтические отношения и отношения в семье тогда оказываются построенными на череде недомолвок и догадок друг о друге.

Я очень остро ощущаю этот зазор между необходимостью быть понят\ой и невозможностью сообщить о своих чувствах. Отсюда появляется текст – как отчаянная попытка рассказать что-то, о чем говорить нельзя.

Эта культура недоговоренностей - сможем ли мы ее преодолеть и при каких вводных?

Лично я чувствую, что за последние года три изменения все-таки происходят, и появляется хотя бы минимальное пространство для обсуждения чувствительных тем. Например, в 2019 в Минске было сразу несколько театральных постановок о насилии в разных формах, было достаточно мероприятий, где пытались найти язык для того, чтобы говорить о сексуальности, близости, семье (какой бы она ни была), травме поколений в Беларуси, репрессиях в разные периоды, запертой и умалчиваемой истории.

Я думаю, что общественная реакция на информацию о пытках летом 2020 – это результат работы с проговариванием. О каких-то вещах молчать больше невозможно. И из этого желания опубличить травму, подтвердить ее реальность, появляются и картины, и перформансы, и блестящие журналистские тексты, и книги, и стихи.

4. Теперь перейдем к обаянию. Для меня обаяние этих рассказов - в способе преодолевать и не преодолевать боль. Вообще, боль, на мой взгляд - одна из центральных тем сборника. Насколько сложно было погружаться в эту боль?

Мне не было сложно. Но я это связываю с тем, что, во многом, через эти истории я хотел\а с этой болью встретиться и рассмотреть ее целиком.

Для меня это чрезвычайно важная задача: найти пространство для боли и свободно ее там разместить. Не преуменьшать ее значение, не затыкать ее и не уводить на задний план. Дать себе необходимое время, чтобы прожить это чувство, признать его как часть своего внутреннего мира.

В сборнике есть несколько текстов, которые работают с одной и той же темой: смертью близкого. Был момент, когда я написал\а несколько таких текстов подряд, почувствовал\а большое раздражение: что это я теперь, буду писать про смерть все свои тексты?

Я думаю, мы окружены необходимостью быстро справляться с негативными чувствами. Боль некомфортна - и для того, кто через нее проходит, и для тех, кто находится рядом. Из-за этого как будто есть давление легко проживать потерю, оправляться даже от самого ужасного переживания и возвращаться к привычной жизни, вне зависимости от того, насколько ты чувствуешь себя готовой это сделать.

Именно поэтому я постарал\ась вместо раздраждения найти эмпатию к себе. Если мне нужно написать сто текстов про смерть – значит, мне нужно написать сто текстов про смерть.

5. В книге и правда много Севера. Но у меня возникло чувство, что Север - это много-много различных мест, среди которых ты обязательно найдешь такое, которое откликнется. Я, к примеру, пока читал - находился где-то в лете, в деревне. Что для тебя значит Север? Расскажи о любимых и важных местах.

Мне очень радостно знать, что для тебя это про лето в деревне. Как я и сказал\а раньше, я старалась вернуться в место своей безопасности и хотя бы частично передать это в сборнике.

Север – это тысяча вещей и миллион локаций. Переехав в Швецию, я был\а очень удивлена постоянным узнаванием и не-узнаванием вещей. Например, есть кусочки страны, как будто скопированные из Беларуси: те же поля и леса, которые вдруг прерываются скалами и ледниковыми образованиями. Те же маленькие деревни, в которых все как будто бы из дома, но не до конца: то веранда не так построена, то крыша по-другому сложена, то сараи выкрашены не в те цвета.

Если говорить о месте, которое очень на меня повлияло на географическом Севере, то для меня огромным открытием стал Йоккмокк. До того, как я уехал\а в лён Норрботтен, я знал\а о политическом и социальном напряжении между Саами, коренным народом Севера, и шведским государством, но именно в Йоккмокке оно показалось мне особенно обнаженным. Для меня вообще там открылось, насколько крепкой может быть связь с землей, природой и человеком и как капитализм разрушает наше восприятие себя как части мира.

6. Для меня эта книга, безусловно, про счастье в том числе. "Когда ты был_а счастлив_а в последний раз"? Что тебя делает счастлив_ой?

В последнее время я все чаще прихожу к выводу, что меня счастлив\ой делает ощущение дома. Дом – это место, где тебя ждут и любят, где ты чувствуешь себя в безопасности, где ты можешь быть уязвимой.

Когда я думаю о доме, я думаю о многих местах сразу: о городах, где живут разные части моей семьи, о местах, где живут мои друзья. Я, конечно, думаю о Беларуси, которая всегда была и будет моим главным домом.

Я нахожу счастье в коммунальности, в связи с другими людьми, взаимном узнавании и проникновении друг в друга.

Мне интересно, каким образом изменилось понятие "дом" в связи с последними событиями в стране? Потому что книга, думаю, была написана до.

Как ни странно, «последние события в стране» только сильнее меня укрепили в ощущении того, что Беларусь – это мой дом. В этом доме есть много элементов, которые требуют решительной реконструкции, а то и сноса. Но эту задачу – изменений моего места – я ни на кого переложить не могу и хочу сам\а решать, что здесь менять.

Не знаю, получится ли у меня объяснить это полно, но до 2020 Беларусь скорее была для меня нейтральной зоной. Я возвращал\ась туда ради друзей и близких, но какой-то живой связи с Беларусью как с физическим пространством у меня было мало. А за последние полтора года я как будто бы одной ногой врос\ла в землю. И теперь куда бы я не поехал\а, я чувствую, что часть меня остается в Беларуси.

7. Беларусская литература постепенно открывает новых квир-автор_ок. Каково это, быть одн_ой из немногих, кто пишет через призму квир-оптики? Думал_а ли ты о себе как о квир-писател_ьнице? Насколько это вообще важно для нашей литературы?

Я, честно говоря, считаю наоборот: в беларусской литературе много ненормативного письма, и это прекрасно. Ты, Дарья Трайден, Анна Комар, Наста Манцевич, Кристина Бандурина – у нас есть богатое поле для квир-текста. Я лично это связываю с тем, что Беларусь – это страна, которая всегда находится между. Между Европой и «русским миром», между советским прошлым и неясным будущим, между всех историй, всех политик и всех культур. Беларусь располагает к «выпадению». Квир литература, благодаря своему бесстрашию и бесстыдности, помогает осмыслить и прожить происходящее внутри страны, показать многогранность и сложность нашего опыта.

Большую задачу квир-литературы в Беларуси я вижу в том, чтобы найти слова для процессов и вещей, которые многие годы оставались «в шкафу».

Я называю свое письмо квир-письмом. Для меня это сразу о многих вещах: о моей эпистемологической позиции, о политической ориентации, в конце концов, о спектре тем, с которыми я работаю.

Как ты думаешь, квир-литература в нашей стране развивается благодаря или вопреки (пограничному состоянию, политической ситуации, культуры недоговоренности и т. д)?

Я, наверное, вижу это не как ситуацию благодаря или вопреки. Я вижу квир-литературу как естественный ответ на пограничное состояние Беларуси.

Квир-письмо возникает из множества противоречивых посылок. Ты пишешь, потому что не можешь не писать. Ты пишешь из-за желания что-то изменить. Ты пишешь из-за отчаяния, что ничего изменить невозможно. Ты пишешь для эскапизма. Ты пишешь для иммерсии в реальность. Ты пишешь, надеясь ухватить свои переживания и придать им четкость. Ты пишешь, надеясь спрятать свои переживания и никому их не показывать.

Именно поэтому мне кажется, что квир-письмо не только о ЛГБТКИ+ людях или о каких-то ненормативных опытах. Квир-письмо – это главный вид письма в Беларуси, основной продукт жизни в стране, в которой сегодня можно все, а завтра уже ничего нельзя.

8. Связь между женщинами* ты определил_а как центральную тему сборника. Как бы ты описал_а эту связь сегодня - между беларусскими женщинами*?

Когда я отвечаю тебе на этот вопрос, я в очередной раз нахожусь не в Минске, но очень стараюсь туда попасть. Я возвращаюсь туда, по большому счету, из-за беларусских женщин*: своих подруг и коллежанок.

Часть из них были вынуждены уехать из Беларуси. Но я по-прежнему чувствую, что мы связаны. Наш общий политический и активистский опыт, наше взаимное желание поддерживать контакт, наша способность просто быть рядом – все это объединяет нас.

События последних двух лет для меня стали открытием того, насколько прочна связь между всеми нами внутри страны и за ее пределами. И как ценно то, что мы находим силы поддерживать эту близость.

9. Какие автор_ки на тебя повлияли? Кого из беларусских автор_ок ты читаешь? Любишь ли ты Достоевского (по-моему, в книге он упоминается дважды)?

Он действительно упоминается дважды, но его упоминают герои одного текста с разных сторон. Поэтому Достоевский здесь скорее как потерянное отражение в зеркале. Я его скорее люблю: это артефакт моего глубокого увлечения экзистенциалистами в университете.

Думаю, мне важно разместить себя в поле феминистской литературы. На мое понимание, как и о чем можно писать, в свое время очень повлияли классики женского письма: Дженнет Уинтерсон, Вирджиния Вульф, Одри Лорде. Готовя сборник, я читал\а много русскоязычной феминистской литературы: Оксану Васякину, Аллу Горбунову, Галину Рымбу, Наталью Мещанинову, Евгению Некрасову, Ксению Букшу. Меня такое чтение очень поддерживает: ты сразу ощущаешь себя частью большой традиции.

Из беларус_ок у меня дома в основном поэзия: Вальжына Морт, Юлия Тимофеева, Вера Бурлак – и коллекция книг людей из вопроса о квир письме.

10. Опиши свою книгу пятью словами.

Близость, утрата, сопереживание, боль, любовь.

Какие дистанции мы готовы пройти, чтобы не сталкиваться с насилием.

Интервью с автор_кой книги "Последний автобус уходит в восемь" Тони Лашден