(поэма)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Последний день перед Рождеством прошёл.
Зимняя ясная ночь наступила. Глянули звёзды.
Месяц величаво поднялся на небо, посветить
добрым людям и всему миру, и чтобы всем было
весело колядовать и славить Христа.
Н. В. Гоголь
1
Ночь перед рождеством.
Традиционный
Буран
С полуночи задул.
И в нём, как в море, тонет
Монотонный
Унылый
Колокольный гул.
Ещё в подливке стынут поросята,
Грызёт хозяин хрящеватый хвост,
Дрожит вишнёвка
В рюмке адвоката,
Когла он первый
Возглашает тост.
"За здравие отца демократии —
Почтенного
Ивана Лукича..."
И гости пьют,
Шумят по всей России,
О верности отечеству
Крича.
Ещё осмыслен выпивохи взгляд,
Ещё ликёров зеленеет яд,
Ещё у врат
Пристойных рестораций
Швейцары расторопные стоят —
— Спасибо, братец!
— Рад стараться.
Ещё понтирует майор,
Пускаясь в бесконечный спор,
Спуская карты под манжеты.
Ещё ревёт цыганский хор —
— И-эх да и что ты,
Да и где ты!
В гостиной лампы возжены,
Фамильные светильни "Чудо".
И снова —
"Выпить бы не худо..."
И пьют за здравие жены,
И запевают нудно, пьяно…
Садится дочь за фортепьяно
И забренчал
Докучный
Вальс —
И дам под ручки
Ведут поручики,
Сжимая пальцы,
Идут с развальцей,
Берут за талии,
Влекут их далее,
Считая — раз!
Вздыхая —
Два-с!..
2
А на крестах,
Воздетая, как окорок,
Торчит,
Забрызганная сальцем туч,
Луна…
И часового
Неспокоен окрик,
И вьюга нынче в город влюблена.
Лишь в штабе
Генерал
Корпит над картой заполночь
Да щурится
Французский атташе:
— А вы не ожидаете внезапно
Атаки западных траншей?
— "Нет, — генерал, отрыгиваясь, мямлит:
Противника
Согнули мы в дугу —
Но где он, где он —
Здесь ли, там ли,
Сказать вам точно не смогу.
Да, да,
И факт подобный не случаен.
Разведка сплошь хромает у меня..."
И продолжают
Разговор за чаем,
О подстаканник ложечкой звеня.
— "Метель-то…
Вот, в степи замешкай…
Под Шипкой
Некогда
Случилось мне..."
Француз глядит
С презрительной усмешкой
На сахар,
Оседающий на дне.
Он говорит
О сердце славянина,
О несравненном мужестве его…
А на столе
Уж высится свинина.
— У нас, мосье, сегодня
Рождество.
— За Францию!
За милых парижанок!
За молодость, —
Как говорил поэт!..
— За Петербург!
Пусть враг смирится, жалок!
За годы новой славы и побед!
Уже столкнулись рюмки-тонконожки,
Уж атташе смеётся —
трэ жоли!
И вензеля рисует на окошке…
А близ крыльца
Гуляют патрули.
И генерал,
Надеясь на охрану,
Запел
Про чьи-то "жгучие глаза"
И прослезился,
И схватился за́ лоб…
И тут-то он,
Никем нежданный,
Грянул, —
Он долетел, наперекор бурану,
Он грянул —
Орудийный
Залп.
3
Он грянул,
Город огороша —
Гляди, погода какова!..
В прихожих путались в галошах,
Не попадали в рукава.
Сшибались,
Поминали чёрта,
Копались в сваленных мехах,
Толкали дам,
Топтали торты,
Блевали на пол
Впопыхах.
Он грянул,
Город огороша,
Как снежный с гор спадает ком,
И на окраинах,
Кругом,
Ревел буран,
Мела пороша
И ветры
С Волги
Шли гуськом.
И к ним прислушивался жадно
Фабричный люд
И шёл из хат.
Так всенощною канонадной
Был город на ноги поднят.
4
Ещё как будто при варягах
Построенный на стыке рек, —
Тот город
В разных передрягах
Бывал за свой почтенный век.
Когда-то —
Вольной ханской ставкой,
Стоянкой непокорных орд,
Потом,
Смирившись,
Стал он горд
Архиерейской камилавкой
И губернаторским дворцом,
И похороненным поэтом,
И древним университетом
С колоннами
Перед крыльцом.
Здесь издавна
Цвели лабазы,
Был пароходчиков приют,
Старинных мукомолов базы
Из рода в род
Стояли
Тут.
Сюда приказчики сгоняли
Гурты киргизского скота…
Здесь покупали,
Продавали
И обряжали в лоскута.
Купцы кляли премерзкий климат,
На зиму
Ездили в Париж;
Всю жизнь дрожали,
Что отнимут
Нечисто нажитый барыш.
И пил безудержу хозяин,
И своенравил —
Расшибу!..
Косясь
На жителей окраин,
На сумрачную голытьбу.
А на окраинах
Всё глуше
Вздыхали песни —
В горле ком…
За медный грош,
За пару плюшек
Шла проститутка с бурлаком.
А по окраинам
Строптивым
Роптали,
Судьбам вопреки.
И собирали по квартирам
Конспиративные кружки.
А над окраиной
Метала
В беззвёздный мрак,
В овраг,
Не зря
Потоки жидкого металла
Рассвирепевшая
Заря.
5
Приходит утро с волжских побережий.
Буран утих.
Метель почти слаба.
И всё случайнее
И реже
Грохочет
Орудийная пальба.
Потом замолкли залпы
И, свивая
Куски туманов
И отрепья сна,
В незасыпавший город
Часовая
Вступила на рассвете
Тишина.
Сперва на мост,
Под солнца первый венчик,
Поддерживая бинт на голове,
Влетает всадник
В ярко-алом френче,
В малиновых с лампасом
Галифе.
Он машет шашкой радужной при этом —
"Аль наши сабли источила ржа?.."
И он зовёт
"За мной! Вся власть советам!"
И падает,
Сражённый пистолетом
Эсэрки
Из второго этажа.
Ей двадцать лет.
Всё спуталося —
Хлодвиг,
Корде, Нечаев, Пестель, Жанна Д'Арк…
И вот
Свершён
Её геройский подвиг,
Скорей домой,
Дворами,
Через парк.
Пока,
Приподымая юбки,
Лида
Бежит к отцу,
В сугробах вязня, в темь
Подходит паренёк морского вида
К убитому товарищу затем.
Он пятернёю шарит по бушлату,
Но как дрожит
Шершавая рука,
Пока находит нужную гранату —
И к чёрту —
С громом
В честь большевика!
Вторую —
В неморочь, в безлюдье, в тени!
И третью —
Чтоб не тосковал твой конь.
Четвёртую…
— Ты очумел, Арсений!
Легла на плечи
Девичья ладонь.
В карманы руки — волей ли, неволей…
Да трубку в зубы — аж прогрыз чубук.
Шагает вровень
С комсомолкой
Олей,
Не выпуская маузера из рук.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Четыре дня,
Как отгремели бубны,
Отгрохотали триумфальный вход.
И снова город погрузился в будни,
Лишь кое-где запятнан кровью лёд.
На месяц хватит пересудов бабам,
Что, дескать, храмы обрекли на слом.
Армейцы жгут заборы перед штабом,
Отогревая руки над костром.
Похоронили павших в битве
С честью,
На берегу насыпали курган.
И вышел номер городских "Известий" —
"Вся власть
В руках рабочих и крестьян..."
Бродяга-ветер бредит по оврагам
Да в лица пылью снежною метёт.
Заядлый спорщик с кумачовым флагом,
Завёл он распрю
У штабных ворот.
Здесь все ходы знакомы до оскомы.
Устав сидеть над картой полевой,
Спят по столам
Небритые краскомы,
Шинелями укрывшись с головой.
……………………………………..
На тамбуре куря…
На речь вождя,
На первые сирены,
На первые декреты
Октября.
И то, что мнилось деду —
"Сказка, небыль!
Чего тянуться хлопу
К паничам..."
О чём ему сказал впервые
Бебель
В брошюре,
Что читали по ночам;
За что,
Стремясь из мглы рассвета серой,
Платили кровью,
В петли шли друзья;
Чему,
Полна непобедимой верой,
Была вся жизнь
Посвящена твоя;
О чём мечтал
Бабеф — мятежник юный,
Что угадал
Суровый Маркса взор,
Что потрясло
Парижскою коммуной
Устои
Бирж и банковских контор,
Знакомое по дерзкому заглавью,
Оно приблизилось
И стало
Явью.
2
Канонир Арсений Дыба
Руки в брюки — и поёт:
— Я скажу тебе спасибо,
Черноморский славный флот.
Кудри — русы,
Пули — бусы
И шапчонка на отлёт…
Это значит,
Не иначе
Черноморский славный флот.
— Ты чего горланишь, Арся?
— Иль кому я помешал?
Ещё митинг не начался,
Не приехал комиссар.
Канонир Арсений Дыба
Огрызнулся и поёт:
— Не за то скажу спасибо,
Не за то тебе почёт.
Не за броски
Миноноски,
Не за шлюпок лёгкий ход —
Не за то тебе спасибо,
Черноморский славный флот.
— Перестань драть глотку, Дыба!
— Все моря пройду я вброд
И скажу тебе спасибо
За семнадцатый за год.
Мичман — рыбам,
Море — дыбом,
А в советах — свой народ, —
Пролетарское спасибо,
Черноморский красный флот.
Революция шагает
На широкий разворот,
И ребята запевают
"Черноморский красный флот"…
Кудри — русы,
Пули — бусы,
Все порты —
наперечёт,
Нас послала
Наша слава, —
Севастополь,
Балаклава —
Черноморский
красный флот.
3.
Шинели
Припрели
К смятым
Бушлатам.
Бушуют прения,
Волнуется митинг.
— Уймитесь!..
Кричит председатель...
Куда там!
Регочут —
Попробуйте, дескать, —
уймите!..
— Буржуйская вас,
Говорит, —
Клоака
Засасывает в свой грязный ручей.
— Про это довольно, ревут, балакать!
Ты нам скажи насчёт
Харчей.
Про это нам не к чему слушать ересь —
Даёшь питанье в кратчайший срок!
И тут
Выскакивает,
Ощерясь
Этакий прыткий паренёк.
Шапкой утёрши свой нос весну́щатый,
— Бойцы!..
Верещит он, —
Боюсь пропасть!..
Бойцы! — продолжает.
А ну, считай,
Что дала нам советская власть?
Она обещала нам всё могущество,
Но, в общем и в целом, —
Каков улов?
Какое на нынешний день имущество,
Окроме потрёпанных шинелёв?
И пусть хоть какой там будет гигант,
Но ежели
Этому гиганту
Не выдадут вовремя
Провиант, —
То что он такое
Без провианту?
— Долой!..
Краснобая тянут назад.
Уже выступает новый оратор.
— Надеюсь, что зал, — говорит, — будет рад
Выслушать старого демократа.
Я — Маккавейский Иван Лукич
/Он морщит улыбкой дряхлое личико/
Учить мне вас не к чему,
Не с руки —
Не претендую на званье политика.
Я всего-навсего — земский врач.
На благо народа всю жизнь проработал.
И здесь Маккавейский пускается вскачь:
— О где ты,
О где ты,
Святая свобода?
Я отдал бы душу тебе —
Изволь.
Ужели поблёк твой священный облик,
Что правит отечеством
Произвол
И лучшие люди
Живут на вобле.
Нет, близится день —
В нём России судьба.
И хоть комиссары
Покамест
Горланят, —
Ты бремя правленья возьмёшь на себя,
Единый,
Великий
Российский парламент!..
— Стойте, ребята, да это ж эсэр…
Как митинг засвищет,
Как заулюлюкает…
— Мягко ты стелешь — куда ты сел!
— Чего растабаривать с падлюкою!
И всё растёт
Стоголосый вой —
Накаркал милок на свою погибель, —
Пока не проводит его конвой
И слово дадут
Арсению Дыбе.
Тот подымается —
Руки по швам.
Ленты прилипли к вискам от пота…
— Во первых словах говорю я вам,
Что есть я моряк Черноморского флота.
А если
Не верите в данный резон —
Проверьте на вахте,
Приставьте к лафету,
Спросите у крейсера "Пантелеймон",
Которого якорем я заклеймён,
С которым я шлялся по белому свету.
— Мы верим!
Ему аплодирует зал. —
Слово твоё не имеет фальши!
Это ты правильно, парень, сказал.
И Станислав улыбается:
— Дальше.
— А дальше касается эта речь
Убитого белыми
Петьки Сырцова…
Память его предлагаю беречь…
/И зал подымается сурово/
Память его
Предлагаю беречь —
Ему говорю я последнее слово.
Канул герой, как в пучину морскую.
Армия наша бойца лишена.
Наши знамёна, склоняясь, тоскуют.
В наших рядах настаёт
Тишина.
В руки беру я сапёрный инстру́мент.
Мёрзлую землю я ломом крошу.
Ставлю я столбик.
Пишу, что он умер
За наступающей жизни красу.
Дальше взрываю четыре салюта —
Встречные ветры сшибаются люто,
Вьётся над Волгой дым голубой…
Мы навсегда
Расстаёмся с тобой…
К чему же ты вёл, меня спросят, речь?
Что память героев надо беречь.
А если хотели
Насчёт харчей —
То нет у меня
Таких речей...
Прошёл по пристыженным рядам.
Присел возле Ольги.
— Ну как?
— На славу!..
Встаёт председатель —
Последним дам
Слово
Секерскому Станиславу.
Станислав отстраняет рукой хлопки.
Медленно оправляет ворот.
— Ещё далёко не далеки
Дни, когда с запада, из-за реки
Мы наступали
На этот город.
Легко ли нам было?
Никак нельзя
Сказать, что цвели на стезе нашей розы.
А всё-таки
Город был взят,
Не взирая на вражеские угрозы.
Кто его взял?
Может, пан бог?
Матка ли боска, Хрыстус ли, что ли
Или найсвентший Микола помог?
Может быть, правда —
Всё дело в Миколе?
Нет, — вы смеётесь.
Дальше пойдём. —
Город был взят через ваше геройство,
Через особое наше свойство,
Которое проявляется…
В чём?
В том, что мы бьёмся не за корысть,
Не за помещичьи фольварки,
В том, что мы люди особой заварки,
И рядовой наш кавалерист,
Знает, что с ним,
Переживая
Боль поражений,
Радость побед —
Вся наша родина трудовая
И весь
Рабоче-крестьянский свет.
Так ли?..
И взмыло волной ладоши.
— Согласны?
И снова оваций взрыв.
И в пламя аплодисментов брошен
Страстный Станислава призыв:
— Партия наша неплохо скована.
Двадцать лет сполна я мечтал
В ссылке Нарымской,
В остроге в Ковно, —
Увидеть
Такой вот взволнованный зал.
Працяг паэмы тут.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Последний день перед Рождеством прошёл.
Зимняя ясная ночь наступила. Глянули звёзды.
Месяц величаво поднялся на небо, посветить
добрым людям и всему миру, и чтобы всем было
весело колядовать и славить Христа.
Н. В. Гоголь
1
Ночь перед рождеством.
Традиционный
Буран
С полуночи задул.
И в нём, как в море, тонет
Монотонный
Унылый
Колокольный гул.
Ещё в подливке стынут поросята,
Грызёт хозяин хрящеватый хвост,
Дрожит вишнёвка
В рюмке адвоката,
Когла он первый
Возглашает тост.
"За здравие отца демократии —
Почтенного
Ивана Лукича..."
И гости пьют,
Шумят по всей России,
О верности отечеству
Крича.
Ещё осмыслен выпивохи взгляд,
Ещё ликёров зеленеет яд,
Ещё у врат
Пристойных рестораций
Швейцары расторопные стоят —
— Спасибо, братец!
— Рад стараться.
Ещё понтирует майор,
Пускаясь в бесконечный спор,
Спуская карты под манжеты.
Ещё ревёт цыганский хор —
— И-эх да и что ты,
Да и где ты!
В гостиной лампы возжены,
Фамильные светильни "Чудо".
И снова —
"Выпить бы не худо..."
И пьют за здравие жены,
И запевают нудно, пьяно…
Садится дочь за фортепьяно
И забренчал
Докучный
Вальс —
И дам под ручки
Ведут поручики,
Сжимая пальцы,
Идут с развальцей,
Берут за талии,
Влекут их далее,
Считая — раз!
Вздыхая —
Два-с!..
2
А на крестах,
Воздетая, как окорок,
Торчит,
Забрызганная сальцем туч,
Луна…
И часового
Неспокоен окрик,
И вьюга нынче в город влюблена.
Лишь в штабе
Генерал
Корпит над картой заполночь
Да щурится
Французский атташе:
— А вы не ожидаете внезапно
Атаки западных траншей?
— "Нет, — генерал, отрыгиваясь, мямлит:
Противника
Согнули мы в дугу —
Но где он, где он —
Здесь ли, там ли,
Сказать вам точно не смогу.
Да, да,
И факт подобный не случаен.
Разведка сплошь хромает у меня..."
И продолжают
Разговор за чаем,
О подстаканник ложечкой звеня.
— "Метель-то…
Вот, в степи замешкай…
Под Шипкой
Некогда
Случилось мне..."
Француз глядит
С презрительной усмешкой
На сахар,
Оседающий на дне.
Он говорит
О сердце славянина,
О несравненном мужестве его…
А на столе
Уж высится свинина.
— У нас, мосье, сегодня
Рождество.
— За Францию!
За милых парижанок!
За молодость, —
Как говорил поэт!..
— За Петербург!
Пусть враг смирится, жалок!
За годы новой славы и побед!
Уже столкнулись рюмки-тонконожки,
Уж атташе смеётся —
трэ жоли!
И вензеля рисует на окошке…
А близ крыльца
Гуляют патрули.
И генерал,
Надеясь на охрану,
Запел
Про чьи-то "жгучие глаза"
И прослезился,
И схватился за́ лоб…
И тут-то он,
Никем нежданный,
Грянул, —
Он долетел, наперекор бурану,
Он грянул —
Орудийный
Залп.
3
Он грянул,
Город огороша —
Гляди, погода какова!..
В прихожих путались в галошах,
Не попадали в рукава.
Сшибались,
Поминали чёрта,
Копались в сваленных мехах,
Толкали дам,
Топтали торты,
Блевали на пол
Впопыхах.
Он грянул,
Город огороша,
Как снежный с гор спадает ком,
И на окраинах,
Кругом,
Ревел буран,
Мела пороша
И ветры
С Волги
Шли гуськом.
И к ним прислушивался жадно
Фабричный люд
И шёл из хат.
Так всенощною канонадной
Был город на ноги поднят.
4
Ещё как будто при варягах
Построенный на стыке рек, —
Тот город
В разных передрягах
Бывал за свой почтенный век.
Когда-то —
Вольной ханской ставкой,
Стоянкой непокорных орд,
Потом,
Смирившись,
Стал он горд
Архиерейской камилавкой
И губернаторским дворцом,
И похороненным поэтом,
И древним университетом
С колоннами
Перед крыльцом.
Здесь издавна
Цвели лабазы,
Был пароходчиков приют,
Старинных мукомолов базы
Из рода в род
Стояли
Тут.
Сюда приказчики сгоняли
Гурты киргизского скота…
Здесь покупали,
Продавали
И обряжали в лоскута.
Купцы кляли премерзкий климат,
На зиму
Ездили в Париж;
Всю жизнь дрожали,
Что отнимут
Нечисто нажитый барыш.
И пил безудержу хозяин,
И своенравил —
Расшибу!..
Косясь
На жителей окраин,
На сумрачную голытьбу.
А на окраинах
Всё глуше
Вздыхали песни —
В горле ком…
За медный грош,
За пару плюшек
Шла проститутка с бурлаком.
А по окраинам
Строптивым
Роптали,
Судьбам вопреки.
И собирали по квартирам
Конспиративные кружки.
А над окраиной
Метала
В беззвёздный мрак,
В овраг,
Не зря
Потоки жидкого металла
Рассвирепевшая
Заря.
5
Приходит утро с волжских побережий.
Буран утих.
Метель почти слаба.
И всё случайнее
И реже
Грохочет
Орудийная пальба.
Потом замолкли залпы
И, свивая
Куски туманов
И отрепья сна,
В незасыпавший город
Часовая
Вступила на рассвете
Тишина.
Сперва на мост,
Под солнца первый венчик,
Поддерживая бинт на голове,
Влетает всадник
В ярко-алом френче,
В малиновых с лампасом
Галифе.
Он машет шашкой радужной при этом —
"Аль наши сабли источила ржа?.."
И он зовёт
"За мной! Вся власть советам!"
И падает,
Сражённый пистолетом
Эсэрки
Из второго этажа.
Ей двадцать лет.
Всё спуталося —
Хлодвиг,
Корде, Нечаев, Пестель, Жанна Д'Арк…
И вот
Свершён
Её геройский подвиг,
Скорей домой,
Дворами,
Через парк.
Пока,
Приподымая юбки,
Лида
Бежит к отцу,
В сугробах вязня, в темь
Подходит паренёк морского вида
К убитому товарищу затем.
Он пятернёю шарит по бушлату,
Но как дрожит
Шершавая рука,
Пока находит нужную гранату —
И к чёрту —
С громом
В честь большевика!
Вторую —
В неморочь, в безлюдье, в тени!
И третью —
Чтоб не тосковал твой конь.
Четвёртую…
— Ты очумел, Арсений!
Легла на плечи
Девичья ладонь.
В карманы руки — волей ли, неволей…
Да трубку в зубы — аж прогрыз чубук.
Шагает вровень
С комсомолкой
Олей,
Не выпуская маузера из рук.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Четыре дня,
Как отгремели бубны,
Отгрохотали триумфальный вход.
И снова город погрузился в будни,
Лишь кое-где запятнан кровью лёд.
На месяц хватит пересудов бабам,
Что, дескать, храмы обрекли на слом.
Армейцы жгут заборы перед штабом,
Отогревая руки над костром.
Похоронили павших в битве
С честью,
На берегу насыпали курган.
И вышел номер городских "Известий" —
"Вся власть
В руках рабочих и крестьян..."
Бродяга-ветер бредит по оврагам
Да в лица пылью снежною метёт.
Заядлый спорщик с кумачовым флагом,
Завёл он распрю
У штабных ворот.
Здесь все ходы знакомы до оскомы.
Устав сидеть над картой полевой,
Спят по столам
Небритые краскомы,
Шинелями укрывшись с головой.
……………………………………..
На тамбуре куря…
На речь вождя,
На первые сирены,
На первые декреты
Октября.
И то, что мнилось деду —
"Сказка, небыль!
Чего тянуться хлопу
К паничам..."
О чём ему сказал впервые
Бебель
В брошюре,
Что читали по ночам;
За что,
Стремясь из мглы рассвета серой,
Платили кровью,
В петли шли друзья;
Чему,
Полна непобедимой верой,
Была вся жизнь
Посвящена твоя;
О чём мечтал
Бабеф — мятежник юный,
Что угадал
Суровый Маркса взор,
Что потрясло
Парижскою коммуной
Устои
Бирж и банковских контор,
Знакомое по дерзкому заглавью,
Оно приблизилось
И стало
Явью.
2
Канонир Арсений Дыба
Руки в брюки — и поёт:
— Я скажу тебе спасибо,
Черноморский славный флот.
Кудри — русы,
Пули — бусы
И шапчонка на отлёт…
Это значит,
Не иначе
Черноморский славный флот.
— Ты чего горланишь, Арся?
— Иль кому я помешал?
Ещё митинг не начался,
Не приехал комиссар.
Канонир Арсений Дыба
Огрызнулся и поёт:
— Не за то скажу спасибо,
Не за то тебе почёт.
Не за броски
Миноноски,
Не за шлюпок лёгкий ход —
Не за то тебе спасибо,
Черноморский славный флот.
— Перестань драть глотку, Дыба!
— Все моря пройду я вброд
И скажу тебе спасибо
За семнадцатый за год.
Мичман — рыбам,
Море — дыбом,
А в советах — свой народ, —
Пролетарское спасибо,
Черноморский красный флот.
Революция шагает
На широкий разворот,
И ребята запевают
"Черноморский красный флот"…
Кудри — русы,
Пули — бусы,
Все порты —
наперечёт,
Нас послала
Наша слава, —
Севастополь,
Балаклава —
Черноморский
красный флот.
3.
Шинели
Припрели
К смятым
Бушлатам.
Бушуют прения,
Волнуется митинг.
— Уймитесь!..
Кричит председатель...
Куда там!
Регочут —
Попробуйте, дескать, —
уймите!..
— Буржуйская вас,
Говорит, —
Клоака
Засасывает в свой грязный ручей.
— Про это довольно, ревут, балакать!
Ты нам скажи насчёт
Харчей.
Про это нам не к чему слушать ересь —
Даёшь питанье в кратчайший срок!
И тут
Выскакивает,
Ощерясь
Этакий прыткий паренёк.
Шапкой утёрши свой нос весну́щатый,
— Бойцы!..
Верещит он, —
Боюсь пропасть!..
Бойцы! — продолжает.
А ну, считай,
Что дала нам советская власть?
Она обещала нам всё могущество,
Но, в общем и в целом, —
Каков улов?
Какое на нынешний день имущество,
Окроме потрёпанных шинелёв?
И пусть хоть какой там будет гигант,
Но ежели
Этому гиганту
Не выдадут вовремя
Провиант, —
То что он такое
Без провианту?
— Долой!..
Краснобая тянут назад.
Уже выступает новый оратор.
— Надеюсь, что зал, — говорит, — будет рад
Выслушать старого демократа.
Я — Маккавейский Иван Лукич
/Он морщит улыбкой дряхлое личико/
Учить мне вас не к чему,
Не с руки —
Не претендую на званье политика.
Я всего-навсего — земский врач.
На благо народа всю жизнь проработал.
И здесь Маккавейский пускается вскачь:
— О где ты,
О где ты,
Святая свобода?
Я отдал бы душу тебе —
Изволь.
Ужели поблёк твой священный облик,
Что правит отечеством
Произвол
И лучшие люди
Живут на вобле.
Нет, близится день —
В нём России судьба.
И хоть комиссары
Покамест
Горланят, —
Ты бремя правленья возьмёшь на себя,
Единый,
Великий
Российский парламент!..
— Стойте, ребята, да это ж эсэр…
Как митинг засвищет,
Как заулюлюкает…
— Мягко ты стелешь — куда ты сел!
— Чего растабаривать с падлюкою!
И всё растёт
Стоголосый вой —
Накаркал милок на свою погибель, —
Пока не проводит его конвой
И слово дадут
Арсению Дыбе.
Тот подымается —
Руки по швам.
Ленты прилипли к вискам от пота…
— Во первых словах говорю я вам,
Что есть я моряк Черноморского флота.
А если
Не верите в данный резон —
Проверьте на вахте,
Приставьте к лафету,
Спросите у крейсера "Пантелеймон",
Которого якорем я заклеймён,
С которым я шлялся по белому свету.
— Мы верим!
Ему аплодирует зал. —
Слово твоё не имеет фальши!
Это ты правильно, парень, сказал.
И Станислав улыбается:
— Дальше.
— А дальше касается эта речь
Убитого белыми
Петьки Сырцова…
Память его предлагаю беречь…
/И зал подымается сурово/
Память его
Предлагаю беречь —
Ему говорю я последнее слово.
Канул герой, как в пучину морскую.
Армия наша бойца лишена.
Наши знамёна, склоняясь, тоскуют.
В наших рядах настаёт
Тишина.
В руки беру я сапёрный инстру́мент.
Мёрзлую землю я ломом крошу.
Ставлю я столбик.
Пишу, что он умер
За наступающей жизни красу.
Дальше взрываю четыре салюта —
Встречные ветры сшибаются люто,
Вьётся над Волгой дым голубой…
Мы навсегда
Расстаёмся с тобой…
К чему же ты вёл, меня спросят, речь?
Что память героев надо беречь.
А если хотели
Насчёт харчей —
То нет у меня
Таких речей...
Прошёл по пристыженным рядам.
Присел возле Ольги.
— Ну как?
— На славу!..
Встаёт председатель —
Последним дам
Слово
Секерскому Станиславу.
Станислав отстраняет рукой хлопки.
Медленно оправляет ворот.
— Ещё далёко не далеки
Дни, когда с запада, из-за реки
Мы наступали
На этот город.
Легко ли нам было?
Никак нельзя
Сказать, что цвели на стезе нашей розы.
А всё-таки
Город был взят,
Не взирая на вражеские угрозы.
Кто его взял?
Может, пан бог?
Матка ли боска, Хрыстус ли, что ли
Или найсвентший Микола помог?
Может быть, правда —
Всё дело в Миколе?
Нет, — вы смеётесь.
Дальше пойдём. —
Город был взят через ваше геройство,
Через особое наше свойство,
Которое проявляется…
В чём?
В том, что мы бьёмся не за корысть,
Не за помещичьи фольварки,
В том, что мы люди особой заварки,
И рядовой наш кавалерист,
Знает, что с ним,
Переживая
Боль поражений,
Радость побед —
Вся наша родина трудовая
И весь
Рабоче-крестьянский свет.
Так ли?..
И взмыло волной ладоши.
— Согласны?
И снова оваций взрыв.
И в пламя аплодисментов брошен
Страстный Станислава призыв:
— Партия наша неплохо скована.
Двадцать лет сполна я мечтал
В ссылке Нарымской,
В остроге в Ковно, —
Увидеть
Такой вот взволнованный зал.
Працяг паэмы тут.
Осада
Юлий Таубин