***
Кто-то раскуривает на балконе
в соседнем доме.
Мужик там. Сигарета. Ветер. –
Так вечность и проходит мимо,
чтоб я заметил.
А вдела бы меня в колечко дыма!
***
Фрау никто.
Концовка. Перекур.
«Проживи незаметно», -
говорил Эпикур
Фрау никто - это тень
(вон идёт на работу).
Это смерть от ракеты,
Это армия ботов
Фрау никто - это родина,
слышишь, сынок?
Как зовёт тебя томно
в автозак, под флажок.
Фрау никто - твоё зеркало.
Оставайся с ночёвкой.
Оставайся совсем.
Перекур. Фрау. Концовка.
Площадь
Что я там делала 21 минуту?
Мчали машины, и кто-то сигналил: кыш!
Серое варево. Мокрый асфальт. Утро.
Я не хочу понимать, почему они падают с крыш,
(прямо на площадь)
как увязают в бездрожжевое тесто
девочки-руки, мальчики-кости в шкаф.
Кто-то все время шепчет: тебе здесь не место.
Зайчик сдыхает еще до звука пиф-паф.
Не фотографируй цветы и свечи на площади –
ее окружают форточки в стенах лиц.
Восковые фигуры плавились – пощади! -
падали ниц.
Фрукты созрели, фрукты упали и морщатся,
пока они шпорили время играми в дым,
пока они шарили в книгах и спали на площади,
мир обернулся войною. Мир стал другим.
***
и долго камень летит, и быстро
со свистом
вниз куда-то – и звук, и в воду –
прибудет броду
в этой реке чуть-чуть,
и дно приподнимется – путь
по воде
когда-нибудь
***
Я хочу сдаться, смириться, принять, но не получается.
Я наклоняюсь, ветка сгибается, бьёт и качается.
Дерево деревом - можно с плеча, даже не думая,
перерубить, переломать.
А я передумала.
***
С сердцем протеста,
с расшатанной психикой,
с телом дюймовочки
гуляет у гроба,
открытого в Минске,
Нина Багинская.
***
Я отрезаю себе пальцы:
раз, два…
Больно – ай!
Кушай на здоровье,
божество,
а мне – его дай!
Злы твои уста,
моими пальцами давясь,
жадны
до жертвенных блюд:
«Режь!».
Я его люблю.
Ешь –
скрепляй связь.
Тишина
висит,
качается
под потолком.
Над горлом
скрипит нёбо.
Молчит небо
за окном.
Ом? –
не хочу ом.
Мне в лом
ваша йога.
Я – воздух,
вдох - выдох
из слога,
из любого,
в любом.
***
если ты плачешь,
это ещё не значит, что ты права
и непричастна к тому,
что твой дом ушёл на дрова.
***
А сейчас ты мертвая. И поэтому совсем новая и сильная (с)
Верёвка смерти внутри свернулась петлёй,
тебя подвесила - тихо качайся себе.
Проснись, дорогая, договорись с собой .
Ретинол на ночь, утром Омега, Б.
Веришь законам о притяжении сил,
в то, что к лучшему всё, даже если нет,
в то, что о чём бы не попросила,
получишь по полной, пой и вари обед.
Женские песни на плитах электро и газ.
Любишь готовить, любили мама и ба,
любишь дождаться, чтобы последний шанс,
чтобы кто-то сказал: дело труба.
А ты внезапно - с шеи на мир лассо
дёрнула, словно пакетик чая,
залпом без сожалений выпила все
и повторила, чайник не выключая.
***
Как обещание из оркестровой ямы –
Мама.
Тихо качаешь колыбель там, где
слой за слоем
опадает известь
известий о большой воде,
о закипании, об испарении…
Но мне не обернуться ни медузою,
ни камнем, но сгустком, зрением,
но грузом
добровольной жертвы.
Даёшь, не спрашивая.
Думал – навсегда. А вон мертвы
все. Да и мне дойти до края
ямы, чтобы упасть
в музыку, в недра травы,
чтобы наумираться всласть,
чтоб прорасти,
чтоб прозвучать,
снова не помня и не зная.
Кто-то раскуривает на балконе
в соседнем доме.
Мужик там. Сигарета. Ветер. –
Так вечность и проходит мимо,
чтоб я заметил.
А вдела бы меня в колечко дыма!
***
Фрау никто.
Концовка. Перекур.
«Проживи незаметно», -
говорил Эпикур
Фрау никто - это тень
(вон идёт на работу).
Это смерть от ракеты,
Это армия ботов
Фрау никто - это родина,
слышишь, сынок?
Как зовёт тебя томно
в автозак, под флажок.
Фрау никто - твоё зеркало.
Оставайся с ночёвкой.
Оставайся совсем.
Перекур. Фрау. Концовка.
Площадь
Что я там делала 21 минуту?
Мчали машины, и кто-то сигналил: кыш!
Серое варево. Мокрый асфальт. Утро.
Я не хочу понимать, почему они падают с крыш,
(прямо на площадь)
как увязают в бездрожжевое тесто
девочки-руки, мальчики-кости в шкаф.
Кто-то все время шепчет: тебе здесь не место.
Зайчик сдыхает еще до звука пиф-паф.
Не фотографируй цветы и свечи на площади –
ее окружают форточки в стенах лиц.
Восковые фигуры плавились – пощади! -
падали ниц.
Фрукты созрели, фрукты упали и морщатся,
пока они шпорили время играми в дым,
пока они шарили в книгах и спали на площади,
мир обернулся войною. Мир стал другим.
***
и долго камень летит, и быстро
со свистом
вниз куда-то – и звук, и в воду –
прибудет броду
в этой реке чуть-чуть,
и дно приподнимется – путь
по воде
когда-нибудь
***
Я хочу сдаться, смириться, принять, но не получается.
Я наклоняюсь, ветка сгибается, бьёт и качается.
Дерево деревом - можно с плеча, даже не думая,
перерубить, переломать.
А я передумала.
***
С сердцем протеста,
с расшатанной психикой,
с телом дюймовочки
гуляет у гроба,
открытого в Минске,
Нина Багинская.
***
Я отрезаю себе пальцы:
раз, два…
Больно – ай!
Кушай на здоровье,
божество,
а мне – его дай!
Злы твои уста,
моими пальцами давясь,
жадны
до жертвенных блюд:
«Режь!».
Я его люблю.
Ешь –
скрепляй связь.
Тишина
висит,
качается
под потолком.
Над горлом
скрипит нёбо.
Молчит небо
за окном.
Ом? –
не хочу ом.
Мне в лом
ваша йога.
Я – воздух,
вдох - выдох
из слога,
из любого,
в любом.
***
если ты плачешь,
это ещё не значит, что ты права
и непричастна к тому,
что твой дом ушёл на дрова.
***
А сейчас ты мертвая. И поэтому совсем новая и сильная (с)
Верёвка смерти внутри свернулась петлёй,
тебя подвесила - тихо качайся себе.
Проснись, дорогая, договорись с собой .
Ретинол на ночь, утром Омега, Б.
Веришь законам о притяжении сил,
в то, что к лучшему всё, даже если нет,
в то, что о чём бы не попросила,
получишь по полной, пой и вари обед.
Женские песни на плитах электро и газ.
Любишь готовить, любили мама и ба,
любишь дождаться, чтобы последний шанс,
чтобы кто-то сказал: дело труба.
А ты внезапно - с шеи на мир лассо
дёрнула, словно пакетик чая,
залпом без сожалений выпила все
и повторила, чайник не выключая.
***
Как обещание из оркестровой ямы –
Мама.
Тихо качаешь колыбель там, где
слой за слоем
опадает известь
известий о большой воде,
о закипании, об испарении…
Но мне не обернуться ни медузою,
ни камнем, но сгустком, зрением,
но грузом
добровольной жертвы.
Даёшь, не спрашивая.
Думал – навсегда. А вон мертвы
все. Да и мне дойти до края
ямы, чтобы упасть
в музыку, в недра травы,
чтобы наумираться всласть,
чтоб прорасти,
чтоб прозвучать,
снова не помня и не зная.
Молчит небо
